Биография М.Джалиля. Тетрадь из Моабита. Последний подвиг Мусы Джалиля

МУСА ДЖАЛИЛЬ: ИСТОРИЯ ЖИЗНИ И ПОДВИГА ПОЭТА

В Казани в связи с 70-летием Великой Победы Национальный музей выставил уникальный раритет - Моабитские тетради, исписанные мелким почерком татарского поэта Мусы Джалиля в застенках берлинской тюрьмы Моабит. Сперва в СССР после войны Джалиля, как и многих побывавших в плену, считали предателем, но вскоре благодаря тщательному расследованию, выяснилось, что Джалиль был одним из руководителей подпольной организации. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Но в биографии Мусы Джалиля до сих пор остается много белых пятен. «Совершенно секретно» решила приоткрыть завесу судьбы великого советского поэта.

В апреле 1945 года, когда советские войска штурмовали Рейхстаг, в пустующей берлинской тюрьме Моабит среди разбросанных взрывом книг тюремной библиотеки бойцы нашли клочок бумаги, на котором по-русски было написано: «Я, известный поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму как пленный, которому предъявлены политические обвинения и, наверное, буду скоро расстрелян…»

В этом же году в лагере Вустрау под Берлином среди документов был обнаружен список из 680 фамилий бывших советских военнопленных, подавших прошение о выдаче паспорта иностранца. Этот паспорт тогда давал право на жительство в Германии. Проще говоря, всех этих людей можно было назвать перешедшими на сторону Гитлера. В списке имелись и данные Джалиля: «Гумеров (так поэт назвал себя немцам, когда попал в плен. - Прим. ред.) Муса. 1906 года рождения. Оренбург. Вне подданства. Служащий Министерства оккупированных восточных областей. Женат». Как видно, данные разнились…

ТАТАРСКИЙ «НАЦМЕН»

Родился Муса Джалиль (Залилов) в Оренбургской области, деревня Мустафино, в 1906 году шестым ребенком в семье. Его мать была дочерью муллы, но сам Муса не проявлял особого интереса к религии - в 1919 году он вступил в комсомол. Начал писать стихи с восьми лет, до начала войны опубликовал 10 поэтических сборников.

Когда учился на литературном факультете МГУ, то жил в одной комнате с ныне известным писателем Варламом Шаламовым, который описал его в рассказе «Студент Муса Залилов»: «Муса Залилов был маленького роста, хрупкого сложения. Муса был татарин и как всякий «нацмен» принимался в Москве более чем приветливо. Достоинств у Мусы было много. Комсомолец - раз! Татарин - два! Студент русского университета - три! Литератор - четыре! Поэт - пять! Муса был поэт-татарин, бормотал свои вирши на родном языке, и это еще больше подкупало московские студенческие сердца».

Джалиля все вспоминают как крайне жизнелюбивого человека - он любил литературу, музыку, спорт, дружеские встречи. Муса работал в Москве редактором татарских детских журналов, заведовал отделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист». С 1935 года его зовут в Казань - заведующим литературной части Татарского театра оперы и балета. После долгих уговоров он соглашается и в 1939 году переезжает в Татарию вместе с женой Аминой и дочкой Чулпан.

Человек, который занимал не последнее место в театре, был также ответственным секретарем Союза писателей Татарии, депутатом казанского городского совета, когда началась война, имел право остаться в тылу. Но от брони Джалиль отказался.

«Когда идет война, я предпочитаю укрываться за броней танков», - вспоминают слова Мусы его друзья.

«ИЗМЕНИЛ ДРУГ-ПИСТОЛЕТ»

13 июля 1941 года Джалиль получает повестку. Сперва его направили на курсы политработников. Затем - Волховский фронт. Попал в знаменитую Вторую ударную армию, в редакцию русской газеты «Отвага», расположившуюся среди болот и гнилых лесов под Лениградом.

«Милая моя Чулпаночка! Наконец поехал на фронт бить фашистов-мерзавцев», - напишет он в письме домой.

«На днях вернулся из десятидневной командировки по частям нашего фронта, был на передовой, выполнял особое задание. Поездка была трудная, опасная, но очень интересная. Все время был под обстрелом. Три ночи подряд не спали, питался на ходу. Но видел много», - пишет он своему казанскому другу, литературоведу Гази Кашшафу в марте 1942 года.

Кашшафу адресовано и последнее письмо Джалиля с фронта - в июне 1942 года: «Я продолжаю писать стихи и песни. Но редко. Некогда, и обстановка другая. У нас сейчас кругом идут жестокие бои. Крепко деремся, не на жизнь, а на смерть…»

Муса с этим письмом пытался переправить все свои написанные стихи в тыл. Очевидцы рассказывают, что он все время носил в своей походной сумке толстую потрепанную тетрадь, в которую записывал все, сочиненное им. Но где сегодня эта тетрадь, неизвестно. В то время, когда он писал это письмо, Вторая ударная армия была уже полностью окружена и отрезана от основных сил.

Как Джалиль оказался в плену? Исследователи приводят разные версии. Но сходятся на том, что поэт был ранен осколком в левое плечо и отброшен взрывной волной. Когда он пришел в себя, вокруг уже были немцы. Судя по всему, Джалиль пытался покончить с собой, чтобы не сдаться живым, но ему это не удалось.

Уже в плену он отразит этот тяжелый момент в стихотворении «Прости, Родина»:

«Последний миг - и выстрела нет!

Мне изменил мой пистолет…»

ПО ЭТАПАМ

Сначала - лагерь военнопленных у станции Сиверской Ленинградской области. Затем - предполье старинной Двинской крепости, где располагался печально известный лазарет: немецкий доктор изготовлял из кожи военнопленных абажуры, сумки, перчатки и прочие сувениры, имевшие в Германии большой спрос. Новый этап - пешком, мимо разрушенных сел и деревень - Рига. Потом - Каунас, форпост № 6 на окраине города. Казармы, грязь, голод, побои. Частые перемещения не позволяли Мусе продумать и осуществить план побега.

В последних числах октября 1942 года Джалиля привезли в польскую крепость Демблин, построенную еще при Екатерине II. Фашисты обнесли крепость несколькими рядами колючей проволоки, установили сторожевые посты с пулеметами и прожекторами. Морозы тогда достигали 10-15 градусов, но прибывших загоняли в нетопленные крепостные казематы - без нар, без постелей, даже без соломенной постилки. Каждое утро похоронная «капут-команда» подбирала 300-500 окоченевших раненых.

В этой беспросветной ситуации стихи о Родине, которые читал Джалиль татарским пленным (к слову, каждый десятый на фронте был татарином. - Прим. ред.), после работы по вечерам, ночью, воспринимались ими близко к сердцу - их учили наизусть, переписывали.

В Демблине Джалиль познакомился с Гайнаном Курмашем. Последний, являясь командиром разведчиков, в 1942 году в составе особой группы был с заданием заброшен в тыл врага и попал в немецкий плен. Курмаш был одним из руководителей подпольной организации в Демблине, в которую вскоре вступил и Джалиль. Вокруг Джалиля и Курмаша сколачивалась группа наиболее надежных, проверенных людей.

Среди них были интеллектуал Абдулла Баттал, товаровед Зиннат Хасанов, экономист Фуат Сайфульмулюков, юный учитель Фарит Султанбеков. В группе насчитывалось 10-15 человек. Вечерами они думали о том, как вырваться из плена. Но побег был крайне труден. С трех сторон крепость омывала река Висла, с четвертой был прорыт глубокий ров, заполненный водой. До линии фронта - тысячи километров.

ГОСУДАРСТВО ИДЕЛЬ-УРАЛ

В конце ноября 1942 года в лагере Демблин начались перемены. Баланду стали давать регулярно, а не с перерывом в два-три дня. Конвоиры стали реже бить пленных. Раз в десять дней пленных водили в баню. Это был ледяной душ на каменном полу, но выдавался кусочек мыла. Кроме того, военнопленных стали сортировать по национальности. Русских, украинцев, грузин, армян развозили по своим лагерям. В Демблин же собирали в основном военнопленных национальностей Поволжья и Приуралья - татар, башкир, чувашей, марийцев, мордвинов, удмуртов.

Что это значило? Подробно на этот вопрос отвечает в своей книге Рафаэль Мустафин, который проделал огромную работу для восстановления шаг за шагом биографии Джалиля и его соратников в фашистском плену. Согласно гитлеровской доктрине, всю Восточную Европу вплоть до Уральского хребта предполагалось очистить от значительной части местного населения и заселить немецкими колонистами. Те же немногие, которые останутся жить, обязаны будут работать лишь в качестве сельскохозяйственных и промышленных рабочих, то есть новых рабов. Территорию между Волгой и Уралом предлагалось разделить на несколько рейхскомиссариатов и колонизировать. Ни о какой независимости населяющих этот район малых народов речи не могло и быть.

Однако провал планов молниеносной войны и разгром фашистских войск под Москвой привели к тому, что немецкая армия стала ощущать недостаток в живой силе. И тогда рейхсминистр оккупированных территорий Востока Альфред Розенберг предложил свой план: вбить клин между народами России, натравить одну нацию на другую и использовать военнопленных разных национальностей для борьбы против собственной Родины.

И уже к середине 1942 года фашистская пропаганда заметно меняет тон. Газеты твердят, что фашизм призван освободить азиатов, «угнетенных большевиками, нью-йоркскими жидами и лондонскими банкирами». И на свет вытаскиваются всевозможные националистические прожекты и планы, в том числе и не осуществившийся в свое время проект татарского идеолога Гаяза Исхаки о создании между Волгой и Уралом государства Идель-Урал. Теперь немцы обещают татарам подарить им такое государство в случае победы над СССР, и даже назначают будущего президента Идель-Урала - некоего эмигранта Шафи Алмаса. Этот человек до революции был богатым купцом в России и имел личные счеты с советской властью.

Уже весной 1942 года Гитлер подписал приказ о создании грузинского, армянского и азербайджанского, туркестанского и горского легионов. Приказ о создании татарского легиона «Идель-Урал» был подписан в августе. Командные посты в формируемых легионах заняли, разумеется, немцы.

В спешном порядке из военнопленных начали сколачивать военные подразделения. Медицинская комиссия сортировала людей в зависимости от состояния здоровья. Сильных и молодых - в строевую зону, пожилых и больных - в рабочую. Строевых уже не гоняли на работу, их кормили намного лучше, и чистое белье выдавали, и медпомощь оказывали. Затем отобранных грузили в эшелоны и отвозили на станцию Едлино, где располагались части татарского легиона.

Вначале подпольная организация Демблинского лагеря, в которой был Джалиль, хотела бойкотировать легионы и вести среди пленных усиленную агитацию против вступления в них. Однако позднее они решили сменить тактику. Они прислушались к мнению легионеров, которые рассуждали так: воспользоваться случаем, набраться сил, получить в руки оружие и… перейти к советским партизанам.

ИДЕЙНАЯ «ПРОСЛОЙКА»

Гитлеровцам нужно было не только пушечное мясо, но и люди, которые могли бы вдохновить легионеров сражаться против Родины. Ими должны были стать люди образованные. Учителя, врачи, инженеры. Писатели, журналисты и поэты.

В январе 1943 года Джалиля в числе других отобранных «вдохновителей» привезли в лагерь Вустрау под Берлином. Этот лагерь был необычным. Он состоял из двух частей: закрытой и открытой. Первая представляла собой привычные пленным лагерные бараки, правда, рассчитанные только на несколько сот человек. Вокруг открытого лагеря не было ни вышек, ни колючей проволоки: чистые одноэтажные дома, выкрашенные масляной краской, зеленые газоны, клумбы с цветами, клуб, столовая, богатая библиотека с книгами на разных языках народов СССР.

Всего через Вустрау с осени 1941 по февраль 1945 года прошло около 2 тыс. пленных. Всем прибывшим туда говорили, что собираются использовать их для работы по специальности. На самом же деле была поставлена задача готовить административный и пропагандистский аппарат для оккупированных территорий. Прибывших сначала помещали в закрытый лагерь, строго по национальному признаку.

Их так же гоняли на работы, но по вечерам проводились занятия, на которых так называемые учебные руководители прощупывали и отбирали людей. Отобранных помещали на вторую территорию - в открытый лагерь, для чего требовалось подписать соответствующую бумагу. В этом лагере пленных вели в столовую, где их ожидал сытный обед, в баню, после которой выдавали чистое белье, гражданскую одежду. Затем в течение двух месяцев проводились занятия.

Пленные изучали госструктуру Третьего рейха, его законы, программу и устав нацистской партии. Проводились занятия по немецкому языку. Для татар читались лекции по истории Идель-Урала. Для мусульман - занятия по исламу. Окончившим курсы выдавали деньги, гражданский паспорт и другие документы. Их направляли на работу по распределению Министерства оккупированных восточных областей - на немецкие заводы, в научные организации или легионы, военные и политические организации.

В закрытом лагере Джалиль и его единомышленники продолжили подпольную работу. В группу уже входили журналист Рахим Саттар, детский писатель Абдулла Алиш, инженер Фуат Булатов, экономист Гариф Шабаев. Все они для вида согласились сотрудничать с немцами, по выражению Мусы, чтобы «взорвать легион изнутри».

В марте Мусу и его друзей перевели в Берлин. Муса числился служащим Татарского комитета Восточного министерства. Никакой конкретной должности он в комитете не занимал, выполнял отдельные поручения, преимущественно по культурно-просветительской работе среди военнопленных.

ВОССТАНИЕ ЛЕГИОНЕРОВ

В конце февраля 1943 года немцы решились первый раз отправить легионеров на Восточный фронт. Для этого был подготовлен первый (по немецким данным, 825-й. - Прим. ред.) батальон Волго-татарского легиона. Но легионеры вместо того, чтобы сражаться против соотечественников, перебили немецких офицеров и перешли к белорусским партизанам. Из тысячи отправленных на фронт легионеров вернулось только человек семьдесят, а из сотни немецких офицеров в живых осталось только несколько человек.

Немцы считали это провалом. Больше легионеров на фронт не отправляли и оружие им не выдавали. Максимум - использовали как строительно-саперные подразделения. Но легионы все же не распустили. Слишком много сил уже было затрачено - созданы национальные комитеты, подобраны правительства, организованы редакции и печатные органы на национальных языках.

Встречи подпольного комитета, или джалильцев, как принято среди исследователей называть соратников Джалиля, проходили под видом дружеских вечеринок. Конечной целью было восстание легионеров. В целях конспирации подпольная организация состояла из небольших групп по 5-6 человек каждая. Среди подпольщиков были те, кто работал в татарской газете, выпускаемой немцами для легионеров, и перед ними стояла задача сделать работу газеты безвредной и скучной, препятствовать появлению антисоветских статей. Кто-то работал в отделе радиовещания Министерства пропаганды и наладил прием сводок Совинформбюро. Подпольщики также наладили выпуск антифашистских листовок на татарском и русском - печатали на машинке, а потом размножали их на гектографе.

Джалиль использовал поездки по лагерям для развертывания подпольной работы. Он разыскивал нужных людей, устанавливал новые связи. Гайнана Курмаша поэт устроил режиссером в Едлинскую капеллу, которая выступала раз в неделю перед легионерами и поднимала их боевой дух, исполняя народные песни, песни татарских композиторов.

Один из подпольщиков, Фарит Султанбеков, вспоминает, что при вступлении в подпольную организацию нужно было вслед за Джалилем повторить такие слова: «Вступая в подпольную организацию, я обязуюсь бороться с ненавистным врагом до последнего дыхания, беспрекословно выполнять все задания старшего группы, всемерно помогать родной Отчизне. Даю слово, что если потребуется, я без колебания отдам жизнь для блага Родины. Клянусь, что если буду схвачен врагом, то, несмотря ни на какие муки и страдания, не скажу о подпольной организации, о друзьях ни слова. Если же я нарушу эту торжественную клятву, считайте меня врагом Родины, лакеем фашистов».

Деятельность джалильцев не могла не быть замечена. Сейчас, когда немецкие архивы тщательно изучены, ясно, какая разветвленная и мощная сеть тайных осведомителей, доносчиков, провокаторов, платных агентов гестапо противостояла подпольщикам. В июле 1943 года далеко на востоке грохотала Курская битва, закончившаяся полным провалом немецкого плана «Цитадель». В это время поэт и его товарищи еще на свободе. Но на каждого из них в Управлении имперской безопасности уже имелось солидное досье.

Последнее совещание подпольщиков состоялось 9 августа. На нем Муса сообщил, что связь с партизанами и Красной Армией налажена. Восстание было намечено на 14 августа. Однако 11 августа всех «культурных пропагандистов» вызвали в солдатскую столовую - якобы для репетиции. Здесь все «артисты» были арестованы. Во дворе - для устрашения - Джалиля избили на глазах у задержанных.

На фото: ФРАГМЕНТ МОАБИТСКИХ ТЕТРАДЕЙ

«ПИСАТЬ, ПИСАТЬ, ПИСАТЬ…»

Арестованы были не только джалильцы. В подпольной работе подозревались многие легионеры и военнопленные. Но всю вину на себя взяли 11 человек - Гайнан Курмаш, Муса Джалиль, Абдулла Алиш, Фуат Сайфульмулюков, Фуат Булатов, Гариф Шабаев, Ахмет Симаев, Абдулла Батталов, Зиннат Хасанов, Ахат Атнашев и Салим Бухаров.

После месяца страшных пыток джалильцев перевезли в тюрьму Моабит в Берлине, где их разместили по разным камерам. У Джалиля - страшный кашель, перебиты почки, сломана рука. Как вспоминает бывший заключенный М. Иконников, помимо физических пыток, немцы применяли моральные. Например, испытание пищей: пленного долго не кормили, затем приводили на допрос и ставили перед ним вкусную еду. Также пыткой были поездки из Моабита в гестапо на легковой машине. Машина останавливалась около метро, чтобы узник из окна мог увидеть мирную жизнь, вспомнить семью, чтобы он захотел выжить во что бы то ни стало и решился на сотрудничество с немцами.

Джалиль знал, что он и его друзья обречены на казнь. Тем удивительнее тот факт, что перед лицом своей смерти поэт переживал небывалый творческий подъем. Он осознавал, что так, как сейчас, еще никогда не писал. Он спешил. Надо было оставить обдуманное и накопленное людям. Он пишет в это время не только патриотические стихи. В его словах - не только тоска по родине, родным людям или ненависть к нацизму. В них, что удивительно, - лирика, юмор.

«Пусть ветер смерти холоднее льда,

он лепестков души не потревожит.

Улыбкой гордою опять сияет взгляд,

и, суету мирскую забывая,

я вновь хочу, не ведая преград,

писать, писать, писать, не уставая».

В Моабите с Джалилем в «каменном мешке» сидел Андре Тиммерманс - бельгийский патриот, арестованный фашистами. Если советским пленным не полагалось иметь личных вещей и писать письма (им разрешали только читать книги), то пленным других государств, благодаря заступничеству посольств, это позволяли. Тиммерманс делился с поэтом бумагой. Также Муса отрезал бритвой полоски от полей газет, который приносили бельгийцу. Из этого ему удавалось сшивать блокноты.

На последней страничке первого блокнота со стихами поэт написал: «К другу, который умеет читать по-татарски: это написал известный татарский поэт Муса Джалиль… Он в 1942 году сражался на фронте и взят в плен. …Его присудят к смертной казни. Он умрет. Но у него останется 115 стихов, написанных в плену и заточении. Он беспокоится за них. Поэтому если книжка попадет к вам в руки, аккуратно, внимательно перепиши их набело, сбереги и после войны сообщи в Казань, выпусти их в свет как стихи погибшего поэта татарского народа. Таково мое завещание. Муса Джалиль. 1943. Декабрь».

Смертный приговор джалилевцам вынесли в феврале 1944 года. Казнили их только в августе. Шесть месяцев заключения Джалиль тоже писал стихи, но ни одно из них до нас не дошло. Сохранились лишь два блокнота, в которых содержится 93 стихотворения. Первый блокнот из тюрьмы вынес Нигмат Терегулов. Он передал его в Союз писателей Татарии в 1946 году. Вскоре Терегулов был арестован и погиб в лагере. Второй блокнот вместе с вещами переслал матери Андре Тиммерманс. Через советское посольство он тоже был передан в Татарию в 1947 году. Сегодня настоящие Моабитские тетради хранятся в литературном фонде казанского музея Джалиля.

25 августа 1944 года 11 джалилевцев были казнены в тюрьме Плётцензея в Берлине на гильотине. В графе «обвинение» в карточках осужденных было написано: «Подрыв мощи рейха, содействие врагу». Казнили Джалиля пятым, время было 12:18. За час до казни немцы устроили встречу татар с муллой. Сохранились записанные с его слов воспоминания. Мулла не нашел слов утешения, и джалилевцы не хотели с ним общаться. Почти без слов он протянул им Коран - и все они, положив руки на книгу, прощались с жизнью. Коран в начале 1990-х привезли в Казань, он хранится в музее.

До сих пор не известно, где находится могила Джалиля и его соратников. Это не дает покоя ни казанским, ни немецким исследователям. Последние предположения не утешительны: нередко из тюрьмы Плётцензея тела забирал анатомический институт.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Джалиль догадывался, как отнесется советская власть к тому, что он побывал в германском плену. В ноябре 1943 года он пишет стихотворение «Не верь!», которое адресовано жене и начинается строчками:

«Коль обо мне тебе весть принесут,

Скажут: «Изменник он! Родину предал»,-

Не верь, дорогая! Слово такое

Не скажут друзья, если любят меня».

В СССР в послевоенные годы существовала версия, что Джалиль жив и работает в Западном Берлине. Розыскное дело открыли в 1946 году. Его жену приглашают на Лубянку на допросы. Имя Мусы Джалиля исчезло со страниц книг и учебников. Сборников его стихов не стало в библиотеках. Когда исполнялись по радио или с эстрады песни на его слова, то обычно говорилось, что слова - народные.

Закрылось дело лишь после смерти Сталина за неимением улик. В апреле 1953 года впервые были опубликованы шесть стихотворений из Моабитских тетрадей в «Литературной газете» - по инициативе ее редактора Константина Симонова. Стихи получили широкий отклик. Затем - Герой Советского Союза (1956), лауреат (посмертно) Ленинской премии (1957) …В 1968 году на студии «Ленфильм» был снят фильм «Моабитская тетрадь».

Из предателя Джалиль превратился в того, чье имя стало символом преданности Родине. В 1966 году у стен Казанского кремля был установлен созданный известным скульптором В. Цегалем памятник Джалилю, который стоит там и сегодня.

В 1994 году рядом, на гранитной стенке, был открыт барельеф, представляющий лица его казненных десяти товарищей. Уже много лет дважды в год - 15 февраля (в день рождения Мусы Джалиля) и 25 августа (годовщина казни) у памятника проводятся торжественные митинги с возложением цветов. Сбылось то, о чем писал поэт в одном из своих последних писем с фронта жене: «Я не боюсь смерти. Это не пустая фраза. Когда мы говорим, что смерть презираем, это на самом деле так. Великое чувство патриотизма, полное осознание своей общественной функции доминирует над чувством страха. Когда приходит мысль о смерти, думаешь так: есть еще жизнь за смертью. Не та «жизнь на том свете», которую проповедовали попы и муллы. Мы знаем, что этого нет.

А есть жизнь в сознании, в памяти народа. Если я при жизни делал что-то важное, бессмертное, то этим я заслужил другую жизнь - «жизнь после смерти».

Земля!.. Отдохнуть бы от плена,
На вольном побыть сквозняке...
Но стынут над стонами стены,
Тяжелая дверь — на замке.

О, небо с душою крылатой!
Я столько бы отдал за взмах!..
Но тело на дне каземата
И пленные руки — в цепях.

Как плещет дождями свобода
В счастливые лица цветов!
Но гаснет под каменным сводом
Дыханье слабеющих слов.

Я знаю — в объятиях света
Так сладостен миг бытия!
Но я умираю...И это —
Последняя песня моя.

Одиннадцать смертников

25 августа 1944 года в берлинской тюрьме Плётцензее по обвинению в измене казнили 11 членов легиона «Идель-Урал» — подразделения, созданного гитлеровцами из советских военнопленных, прежде всего, татар.

Одиннадцать приговоренных к смерти были активом подпольной антифашистской организации, сумевшей разложить легион изнутри и сорвать немецкие планы.

Процедура казни на гильотине в Германии была отлажена до автоматизма — на то, чтобы обезглавить «преступников», у палачей ушло около получаса. Экзекуторы скрупулезно фиксировали очередность приведения приговоров в исполнение и даже время смерти каждого человека.

Пятым, в 12:18, расстался с жизнью писатель Муса Гумеров . Под этим именем погиб Муса Мустафович Залилов, он же Муса Джалиль, поэт, главные стихи которого стали известны миру спустя полтора десятилетия после его гибели.

В начале было «Счастье»

Муса Джалиль родился 15 февраля 1906 года в деревне Мустафино Оренбургской губернии, в семье крестьянина Мустафы Залилова.

Муса Джалиль в молодости. Фото: Commons.wikimedia.org

Муса был шестым ребенком в семье. «Учиться я пошел сначала в деревенский мектеб (школу), а после переезда в город ходил в начальные классы медресе (духовной школы) „Хусаиния“. Когда родные уехали в деревню, я остался в пансионате медресе», — писал Джалиль в своей автобиографии. — «В эти годы „Хусаиния“ была уже далеко не прежняя. Октябрьская революция, борьба за Советскую власть, ее укрепление сильно повлияли на медресе. Внутри „Хусаинии“ обостряется борьба между детьми баев, мулл, националистами, защитниками религии и сыновьями бедняков, революционно мыслящей молодежью. Я всегда стоял на стороне последних и весной 1919 года записался в только что возникшую оренбургскую комсомольскую организацию, боролся за распространение в медресе влияния комсомола».

Но еще до того, как Муса увлекся революционными идеями, в его жизнь вошла поэзия. Первые стихи, которые не сохранились, он написал в 1916 году. А в 1919 году, в газете «Кызыл Йолдыз» («Красная звезда»), которая выходила в Оренбурге, было опубликовано первое стихотворение Джалиля, которое называлось «Счастье». С тех пор стихи Мусы стали публиковаться регулярно.

«Кого-то из нас недосчитаются»

После Гражданской войны Муса Джалиль окончил рабфак, занимался комсомольской работой, а в 1927 году поступил на литературное отделение этнологического факультета МГУ. После его реорганизации он окончил в 1931 году литературный факультет МГУ.

Однокурсники Джалиля, тогда еще Мусы Залилова, отмечали, что в начале обучения он не слишком хорошо говорил по-русски, но учился с большим старанием.

После окончания литературного факультета Джалиль был редактором татарских детских журналов, издававшихся при ЦК ВЛКСМ, затем завотделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист», выходившей в Москве.

В 1939 году Джалиль с семьей переехал в Казань, где занял должность ответственного секретаря Союза писателей Татарской АССР.

22 июня 1941 года Муса с семьей собирался на дачу друга. На вокзале его и настигло известие о начале войны.

Поездку не отменили, но беззаботные дачные беседы сменились разговорами о том, что всех ждет впереди.

— После войны кого-то из нас недосчитаются..., — сказал Джалиль друзьям.

Пропавший без вести

Уже на следующий день он отправился в военкомат с просьбой отправить его на фронт, но там отказали и предложили дождаться, когда придет повестка. Ожидание не затянулось — призвали Джалиля 13 июля, первоначально определив в артиллерийский полк конным разведчиком.

РИА Новости

В это время в Казани состоялась премьера оперы «Алтынчеч», либретто к которой написал Муса Джалиль. Писателя отпустили в увольнение, и он пришел в театр в военной форме. После этого командование части узнало, что за боец у них служит.

Джалиля хотели демобилизовать или оставить в тылу, но сам он воспротивился попыткам его уберечь: «Мое место — среди бойцов. Я должен быть на фронте и бить фашистов».

В итоге в начале 1942 года Муса Джалиль отправился на Ленинградский фронт в качестве сотрудника фронтовой газеты «Отвага». Он много времени проводил на передовой, собирая необходимый для публикаций материал, а также выполняя поручения командования.

Весной 1942 года старший политрук Муса Джалиль оказался в числе попавших в гитлеровское окружение бойцов и командиров Второй Ударной армии. 26 июня он был ранен и захвачен в плен.

О том, как это произошло, можно узнать из сохранившегося стихотворения Мусы Джалиля, одного из написанных в плену:

«Что делать?
Отказался от слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след».

По всей видимости, поэт не собирался сдаваться в плен, но судьба решила иначе.

На родине на долгие годы за ним закрепился статус «пропал без вести».

Легион «Идель-Урал»

Со званием политрука Муса Джалиль мог быть расстрелян в первые дни пребывания в лагере. Однако никто из товарищей по несчастью его не выдал.

В лагере для военнопленных были разные люди — кто-то пал духом, сломался, а кто-то горел желанием продолжать борьбу. Из числа таких и сформировался подпольный антифашистский комитет, членом которого стал Муса Джалиль.

Провал блицкрига и начало затяжной войны заставили гитлеровцев пересмотреть свою стратегию. Если раньше они полагались только на свои силы, то теперь решили разыграть «национальную карту», пытаясь привлечь к сотрудничеству представителей различных народов. В августе 1942 года был подписан приказ о создании легиона «Идель-Урал». Его планировалось создать из числа советских военнопленных-представителей народов Поволжья, в первую очередь татар.

Муса Джалиль с дочерью Чулпан. Фото: Commons.wikimedia.org

Гитлеровцы рассчитывали при помощи татарских политэмигрантов времен Гражданской войны воспитать из бывших военнопленных убежденных противников большевиков и евреев.

Кандидатов в легионеры отделяли от других военнопленных, освобождали от тяжелой работы, лучше кормили, лечили.

Среди подпольщиков шло обсуждение — как относиться к происходящему? Предлагалось бойкотировать приглашение поступить на службу немцам, но большинство высказалось за другую идею — поступить в легион, чтобы, получив от гитлеровцев вооружение и снаряжение, подготовить восстание внутри «Идель-Урала».

Так Муса Джалиль и его товарищи «встали на путь борьбы с большевизмом».

Подполье в сердце Третьего Рейха

Эта была смертельно опасная игра. «Писатель Гумеров» сумел заслужить доверие у новых руководителей и получил право заниматься культурно-просветительской работой среди легионеров, а также издавать газету легиона. Джалиль, разъезжая по лагерям для военнопленных, устанавливал конспиративные связи и под видом отбора самодеятельных артистов для созданной в легионе хоровой капеллы вербовал новых членов подпольной организации.

Эффективность подпольщиков была невероятной. Легион «Идель-Урал» так и не стал полноценной боевой единицей. Его батальоны поднимали восстания и уходили к партизанам, легионеры группами и поодиночке дезертировали, пытаясь добраться до расположения частей Красной Армии. Там, где гитлеровцам удалось не допустить прямого мятежа, дела шли также неважно — немецкие командиры докладывали, что бойцы легиона не в состоянии вести боевые действия. В итоге легионеров с Восточного фронта перебрасывали на Запад, где они тоже себя толком не проявили.

Однако гестапо тоже не дремало. Подпольщиков вычислили, и в августе 1943 года все руководители подпольной организации, включая Мусу Джалиля, были арестованы. Это произошло всего за несколько дней до начала общего восстания легиона «Идель-Урал».

Стихи из фашистских застенков

Подпольщиков отправили в застенки берлинской тюрьмы Моабит. Допрашивали с пристрастием, используя все мыслимые и немыслимые виды пыток. Избитых и изувеченных людей иногда вывозили в Берлин, останавливаясь в людных местах. Заключенным показывали кусочек мирной жизни, а затем возвращали в тюрьму, где следователь предлагал выдать всех соучастников, обещая в обмен жизнь, подобную той, что течет на берлинских улицах.

Очень трудно было не сломаться. Каждый искал свои способы для того, чтобы держаться. Для Мусы Джалиля этим способом стало написание стихов.

Советским военнопленным не полагалась бумага для писем, но Джалилю помогли заключенные из других стран, сидевшие вместе с ним. Еще он отрывал чистые поля у газет, которые разрешались в тюрьме, и сшивал из них маленькие блокноты. В них он и записывал свои произведения.

Следователь, ведший дело подпольщиков, на одном из допросов честно сказал Джалилю, что того, что они сделали, хватит на 10 смертных приговоров, и лучшее, на что он может надеяться — расстрел. Но, скорее всего, их ждет гильотина.

Репродукция обложки «Второй Маобитской тетради» поэта Мусы Джалиля, переданной в советское посольство бельгийцем Андре Тиммермансом. Фото: РИА Новости

Приговор подпольщикам был вынесен в феврале 1944 года, и с этого момента каждый день мог стать для них последним.

«Умру я стоя, не прося прощенья»

Те, кто знал Мусу Джалиля, говорили, что он был очень жизнелюбивым человеком. Но больше, чем неизбежная казнь, в заключении его тревожила мысль о том, что на родине не узнают, что с ним стало, не узнают, что он не был предателем.

Свои блокноты, написанные в Моабите, он передал товарищам по заключению, тем, кому не грозила смертная казнь.

25 августа 1944 года подпольщики Муса Джалиль, Гайнан Курмашев , Абдулла Алиш , Фуат Сайфульмулюков , Фуат Булатов , Гариф Шабаев , Ахмет Симаев , Абдулла Батталов , Зиннат Хасанов , Ахат Атнашев и Салим Бухалов были казнены в тюрьме Плётцензее. Немцы, присутствовавшие в тюрьме и видевшие их в последние минуты жизни, рассказывали, что держались они с удивительным достоинством. Помощник надзирателя Пауль Дюррхауер рассказывал: «Мне еще не приходилось видеть, чтобы люди шли на место казни с гордо поднятой головой и пели при этом какую-то песню».

Нет, врешь, пaлaч, не встaну нa колени,
Хоть брось в зaстенки, хоть продaй в рaбы!
Умру я стоя, не прося прощенья,
Хоть голову мне топором руби!
Мне жaль, что я тех, кто с тобою сроден,
Не тысячу — лишь сотню истребил.
Зa это бы у своего нaродa
Прощенья нa коленях я просил.
Изменник или герой?

Опасения Мусы Джалиля о том, что будут говорить о нем на родине, оправдались. В 1946 году Министерство госбезопасности СССР завело на него розыскное дело. Он обвинялся в измене родине и пособничестве врагу. В апреле 1947 года имя Мусы Джалиля было включено в список особо опасных преступников.

Основанием для подозрений стали немецкие документы, из которых следовало, что «писатель Гумеров» добровольно поступил на службу к немцам, вступив в состав легиона «Идель-Урал».

Муса Джалиль. Памятник в Казани. Фото: Commons.wikimedia.org / Liza vetta

Произведения Мусы Джалиля запретили публиковать в СССР, жену поэта вызывали на допросы. Компетентные органы предполагали, что он может находиться на территории Германии, оккупированной западными союзниками, и вести антисоветскую деятельность.

Но еще в 1945 году в Берлине советскими солдатами была обнаружена записка Мусы Джалиля, в которой он рассказывал о том, что вместе с товарищами приговорен к смерти как подпольщик, и просил сообщить об этом родным. Кружным путем, через писателя Александра Фадеева , эта записка дошла до семьи Джалиля. Но подозрения в измене с него сняты не были.

В 1947 году из советского консульства в Брюсселе в СССР прислали блокнот со стихами. Это были стихи Мусы Джалиля, написанные в Моабитской тюрьме. Блокнот вынес из тюрьмы сосед поэта по камере, бельгиец Андре Тиммерманс . Еще несколько блокнотов передали бывшие советские военнопленные, входившие в легион «Идель-Урал». Одни блокноты сохранились, другие затем исчезли в архивах спецслужб.

Символ стойкости

В итоге два блокнота, содержавшие 93 стихотворения, попали в руки поэту Константину Симонову . Он организовал перевод стихов с татарского на русский, объединив их в сборник «Моабитская тетрадь».

В 1953 году по инициативе Симонова в центральной печати вышла статья о Мусе Джалиле, в которой с него снимались все обвинения в измене родине. Были опубликованы и некоторые стихотворения, написанные поэтом в тюрьме.

Вскоре «Моабитская тетрадь» была издана отдельной книгой.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Залилову Мусе Мустафовичу (Мусе Джалилю) присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

В 1957 году Мусе Джалилю посмертно была присуждена Ленинская премия за цикл стихов «Моабитская тетрадь».

Стихи Мусы Джалиля, переведенные на 60 языков мира, считаются примером великого мужества и стойкости перед чудовищем, имя которому нацизм. «Моабитская тетрадь» стала в один ряд с «Репортажем с петлей на шее» чехословацкого писателя и журналиста Юлиуса Фучика , который, как и Джалиль, написал свое главное произведение в гитлеровских застенках в ожидании казни.

Не хмурься, друг, — мы только искры жизни,
Мы звездочки, летящие во мгле...
Погаснем мы, но светлый день Отчизны
Взойдет на нашей солнечной земле.

И мужество, и верность — рядом с нами,
И всё — чем наша молодость сильна...
Ну что ж, мой друг, не робкими сердцами
Мы встретим смерть. Она нам не страшна.

Нет, без следа ничто не исчезает,
Не вечен мрак за стенами тюрьмы.
И юные — когда-нибудь — узнают,
Как жили мы И умирали мы!

Биография

Родился шестым ребёнком в семье. Отец - Мустафа Залилов, мать - Рахима Залилова (урождённая Сайфуллина).

Посмертное признание

Первое произведение было опубликовано в 1919 году в военной газете «Кызыл йолдыз» («Красная звезда»). В 1925 году в Казани вышел его первый сборник стихотворений и поэм «Барабыз» («Мы идём»). Им были написаны 4 либретто для опер «Алтын чәч» («Золотоволосая», , музыка композитора Н. Жиганова) и «Ильдар» ().

В 1920-е годы Джалиль пишет на темы революции и гражданской войны (поэма «Пройденные пути», -), строительства социализма («Орденоносные миллионы», ; «Письменосец», )

В популярной поэме «Письмоносец» («Хат ташучы», 1938, изд. 1940) показана трудовая жизнь сов. молодежи, её радости и переживания .

В концлагере Джалиль продолжал писать стихи, всего им было написано как минимум 125 стихотворений, которые после войны были переданы его сокамерником на Родину. За цикл стихов «Моабитская тетрадь» в 1957 году Джалилю была посмертно присуждена Ленинская премия Комитетом по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства. В 1968 году о Мусе Джалиле был снят фильм «Моабитская тетрадь» .

Память

Именем Мусы Джалиля названы:

Музеи Мусы Джалиля находятся в Казани (ул. М. Горького, д. 17, кв. 28 - здесь поэт жил в 1940-1941 гг.) и на его родине в Мустафино (Шарлыкский район, Оренбургская область) .

Памятники Мусе Джалилю установлены в Казани (комплекс на площади 1 Мая перед Кремлём), Альметьевске , Мензелинске , Москве (открыты 25 октября 2008 года на Белореченской улице и 24 августа 2012 года на одноимённой улице (на илл.) ), Нижнекамске (открыт 30 августа 2012 года), Нижневартовске (открыт 25 сентября 2007 года), Набережных Челнах , Оренбурге , Санкт-Петербурге (открыт 19 мая 2011 года), Тосно (открыт 9 ноября 2012 года) , Челябинске (открыт 16 октября 2015 года) .

На стене арочных ворот проломленного 7-го контргарда перед Михайловскими воротами Даугавпилсской крепости (г. Даугавпилс, Латвия), где со 2 сентября по 15 октября 1942 года в лагере для советских военнопленных «Шталаг-340» («Stalag-340») содержался Муса Джалиль, установлена памятная доска. Текст приведён на русском и латышском языках. Также на доске выбиты слова поэта: «Песни всегда посвящал я Отчизне, ныне Отчизне я жизнь отдаю…».

В кинематографе

• «Моабитская тетрадь », реж. Леонид Квинихидзе , Ленфильм , 1968.
• «Красная ромашка», ДЕФА (ГДР).

Библиография

• Муса Джалиль. Сочинения в трех томах / Кашшаф Г. - Казань, 1955-1956 (на татарском языке).
• Муса Джалиль. Сочинения. - Казань, 1962.
• Муса Джалиль. / Ганиев В. - М .: Художественная литература, 1966.
• Муса Джалиль. Избранное. - М., 1976.
• Муса Джалиль. Избранные произведения / Мустафин Р. - Издательство «Советский писатель». Ленинградское отделение, 1979.
• Муса Джалиль. Костер над обрывом. - М., Правда, 1987. - 576 с., 500 000 экз.

См. также

Напишите отзыв о статье "Муса Джалиль"

Примечания

Литература

• Бикмухамедов Р. Муса Джалиль.Критико-биографический очерк. - М., 1957.
• Госман Х. Татарская поэзия двадцатых годов. - Казань, 1964 (на татарском языке).
• Воздвиженский В. История татарской советской литературы. - М., 1965.
• Файзи А. Воспоминания о Мусе Джалиле. - Казань, 1966.
• Ахатов Г. Х. О языке Мусы Джалиля / «Социалистик Татарстан». - Казань, 1976, № 38 (16727), 15 февраля.
• Ахатов Г. Х. Фразеологические обороты в поэме Мусы Джалиля «Письменосец». / Ж. «Советская школа». - Казань, 1977, № 5 (на татарском языке).
• Мустафин Р.А. По следам поэта-героя. Книга-поиск. - М .: Советский писатель, 1976.
• Корольков Ю.М. Через сорок смертей. - М .: Молодая Гвардия, 1960.
• Корольков Ю.М. Жизнь – песня. Жизнь и борьба поэта Мусы Джалиля. - М .: Госполитиздат, 1959.

Ссылки

. Сайт «Герои Страны ».

• .
• .
• .
• .
• .
• .
• .
• . (татар.) .
• . (татар.) , (рус.) .

Отрывок, характеризующий Муса Джалиль

Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.

17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.

– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.

З алилов Муса Мустафович (литературный псевдоним - Муса Джалиль) - татарский поэт, герой-антифашист; корреспондент армейской газеты «Отвага» 2-й ударной армии Волховского фронта, старший политрук.

Родился 15 февраля 1906 года в селе Мустафино ныне Шарлыкского района Оренбургской области в семье крестьянина-бедняка. Татарин. Член ВКП(б) с 1929 года. Учился в Оребургском медресе «Хусаиния», которое после Великой Октябрьской социалистической революции было преобразована в Татарский институт народного образования - ТИНО. В 1919 году вступил в комсомол.

Участник Гражданской войны. Воевал с Дутовым. В этот период появились первые его стихи, призывающие рабочую молодёжь на борьбу с врагами революции.

После гражданской войны Муса Джалиль активно участвует в организации первых пионерских отрядов, пишет детские стихи и пьессы. Его избирают членом Бюро Татаро-Башкирской секции ЦК комсомола и направляют в Москву. Здесь он поступает на филологический факультет Московского государственного университета. Его стихи, которые он писал на родном языке, читались в переводах на университетских вечерах и пользовались большим успехом. По окончании университета в 1931 году его направляют в Казань, где он целиком отдаётся творческой работе и общественной деятельности. В 1939 году Мусу Джалиля избирают председателем Союза писателей Татарской АССР и депутатом городского Совета. Как писатель он работает практически во всех литературных жанрах: пишет песни, стихи, поэмы, пьесы, публицистику, собирает материал для романа о комсомоле. На основе его поэм «Алтын Чэч» и «Иль дар» композитор Н.Г.Жиганов написал оперы (последняя из них удостоена Сталинской премии).

Когда началась Великая Отечественная война, в июне 1941 года был призван в Красную Армию. Окончил курсы политсостава. Воевал на Ленинградском и Волховском фронтах, в должности корреспондента армейской газеты «Отвага» 2-й ударной армии (Волховский фронт).

26 июня 1942 года старший политрук М.М.Залилов с группой солдат и офицеров, пробиваясь из окружения, попал в засаду гитлеровцев. В завязавшемся бою был тяжело ранен в грудь и в бессознательном состоянии попал в плен.

Находясь в концлагере Шпандау, он организовал группу, которая должна была готовить побег. Одновременно вёл политическую работу среди пленных, выпускал листовки, распространял свои стихи, призывающие к сопротивлению и борьбе.

По доносу провокатора он был схвачен гестаповцами и заключён в одиночную камеру берлинской тюрьмы Моабит. Ни жестокие пытки, ни посулы свободы, жизни и благополучия не сломили его воли и преданности Родине. Тогда он был приговорён к смерти, и 25 августа 1944 года казнён на гильотине в тюрьме Плётцензее в Берлине.

Долгое время судьба Мусы Джалиля оставалась неизвестной. Только благодаря многолетним усилиям следопытов была установлена его трагическая гибель.

У казом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Залилову Мусе Мустафовичу (Мусе Джалилю) присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Награждён орденом Ленина. Лауреат Ленинской премии (1957).

В центре столицы Татарии - Казани Мусе Джалилю установлен памятник. Его имя присвоено теплоходу, курсировавшему по Волге, посёлку городского типа в Татарии. В октября 2008 года памятник поэту открыт в Москве, на юго-востоке столицы, во дворе школы № 1186, которая носит его имя.

Сочинения:
Героическая песня. - М.: «Молодая гвардия», 1955.
Из моабитской тетради. / Под ред. С.Щипачёва. - М.: «Советский писатель», 1954.
Избранная лирика. - М.: «Молодая гвардия», 1964.
Избранное. - М.: «Художественная литература», 1966.
Моабитская тетрадь. - М.: «Художественная литература», 1969.
Мои песни. - М.: «Детская литература», 1966.
Стихи. / Авторизованный перевод с татарского А.Миниха. - М.: Гослитиздат, 1935.
Стихотворения. - М.: Гослитиздат, 1961.

В тюремных застенках пламенный поэт-антифашист создал 115 поэтических произведений. Его записные книжки со стихами были сохранены товарищем по заключению бельгийским антифашистом Андре Тиммермансом. После войны Тиммерманс передал их советскому консулу. Стихи были возвращены на Родину. Сборник моабитских стихов впервые был издан на татарском языке в Казани в 1953 году. В 1955 году сборник стихов Мусы Джалиля был выпущен издательством "Молодая гвардия" под названием "Героическая песня". Первая моабитская самодельная записная книжка размером 9,5 х 7,5 см содержит 60 стихотворений. Второй моабитский блокнот - тоже самодельная записная книжка размером 10,7 х 7,5 см. В ней содержится 50 стихотворений. Эти тетради хранятся в Государственном объединенном музее Республики Татарстан. До сих пор неизвестно, сколько же было всего тетрадей. В 1957 году за цикл стихов "Моабитская тетрадь" Мусе Джалилю посмертно присуждена Ленинская премия.