Жан франсуа шампольон, основатель египтологии. Шампольон

В один из летних вечеров 1790 года Жак Шампольон, книготорговец в местечке Фижак на юго-востоке Франции, был близок к отчаянию: ни один доктор не смог вылечить его парализованную жену. И тогда он решился позвать к ней местного колдуна. Некоего Жаку.

Чародей приказал положить больную на разогретые травы, дал ей выпить горячего вина. А потом предсказал, что она не только выздоровеет, но и - что больше всего потрясло семейство - родит мальчика, который однажды завоюет немеркнущую славу.

Вскоре больная была на ногах, а через несколько месяцев у нее родился сын Жан Франсуа. У него была необычайно темная, почти коричневая кожа и восточный тип лица.

В Фижаке маленький Франсуа учился плохо. И старший брат Жак Жозеф, одаренный филолог, увез его в Гренобль и взял на себя заботу о его воспитании.

Одиннадцатилетний Франсуа проявлял удивительные способности в латинском и греческом языках. Делал успехи в изучении древнееврейского…

Во время одной из инспекций школы на юного Шампольона обратил внимание Фурье. Знаменитый физик и математик Жозеф Фурье, который участвовал в египетском походе Наполеона, был французским комиссаром при египетском правительстве, а теперь занимал пост префекта департамента Изеры. Он пригласил Франсуа к себе домой - показать свою египетскую коллекцию.

Папирусы… Таинственные иероглифы на каменных плитах. Смуглолицый мальчик был зачарован, поражен… «Можно это прочесть?» - спросил он. Фурье отрицательно покачал головой. «Я прочту, - уверенно проговорил Франсуа. - Я прочту это, когда вырасту!»

Как похоже! Так же уверенно Генрих Шлиман еще мальчишкой заявил своему отцу: «Я раскопаю Трою». У самоучки Шлимана и ученого Шампольона были разные судьбы. Но как схожи они в одном, может быть, в главном - в верности мечте. Верности, что творит чудеса.

В занятиях ему мешало отсутствие систематического исторического обзора, и он сам составил хронологическую таблицу под заголовком «Хронология от Адама до Шампольона-младшего».

В тринадцать лет он начал изучать арабский, сирийский, халдейский, а затем и коптский языки. За ними последовали пехлевийский и древнеперсидский. Его целью был Египет. И ради нее он был готов овладеть всем, что могло приблизить его к тайне.

Как давно уже не дают они людям покоя, эти странные значки и рисунки: совы, собачки, птички, волнистые линии, цветы, крошечные посохи, змейки, доверчиво протянутые ладошки, квадратики, полукружья… Что означает их таинственный строй? Какая истина скрывается за этими письменами? Много веков пытались прочесть их мудрецы разных стран.

Геродот и Цицерон, Страбон, Плиний, Тацит… Никто не мог до конца проникнуть в их смысл. Понять. Разгадать. «Чудные письмена египетские», как называл их Апулей, с удивительным упорством хранили свои тайны.

В 17 лет Франсуа уже стал академиком Гренобльской академии. Он поехал в Париж, к новым научным высотам.

И он был уверен в себе: он расшифрует их… Расшифрует эти иероглифы. В его ушах звучали слова на древних языках. Ему виделись пожелтевшие от времени папирусы и камни, покрытые иероглифами, а среди них - таинственный камень из черного базальта, тот самый камень из Розетты, копию которого он впервые увидел незадолго до отъезда при прощании с Фурье. Надписи на этом камне словно преследовали его. «Я расшифрую их…»

Розеттский камень нашел какой-то солдат. Во время работ по укреплению разрушенного порта Рашид на берегу Нила. Черная базальтовая плита была испещрена письменами. Надписи - на трех разных языках. Наверху египетские иероглифы. Внизу греческий текст. Язык средней был неизвестен. Но это мало кого беспокоило. Камень из Розетты - это же настоящий греко-иероглифический словарь! Вот что волновало весь мир. И если так, то египетские иероглифы скоро заговорят. Наконец-то! Вот он, ключ к воротам исчезнувшего царства!

Увы, греческий перевод не помог египтологами-дешифровщикам. Иероглифы продолжали упорствовать. Розеттская плита ждала часа, когда она расскажет Франсуа Шампольону о Египте!

В Париже Шампольон с головой ушел в учебу. Презрев все соблазны столичной жизни, он зарылся в библиотеки, изучал санскрит, арабский и персидский и между делом еще просил брата прислать ему китайскую грамматику: «Для того чтобы рассеяться».

Его познания о Египте, пусть добытые из книг, были столь глубоки, что поразили известнейшего путешественника по Африке Сомини де Маненкура. После одной из бесед с Шампольоном Маненкур удивленно сказал: «Он знает те страны, о которых у нас шел разговор, так же хорошо, как я сам».

Из Парижа Шампольон вернулся в Гренобльский университет профессором истории. Ему было 19 лет. С некоторыми своими студентами он два года назад вместе сидел на школьной скамье…

Старые профессора встретили Шампольона враждебно. Они оплели юного ученого сетью интриг. И от этого Франсуа нередко охватывала тоска. Тогда он писал брату проникнутые восточной мудростью строки: «Возделывай свое поле! В Авесте говорится: лучше сделать плодородными шесть четвериков засушливой земли, чем выиграть двадцать четыре сражения, - я с этим вполне согласен».

В Гренобле юный египтолог встретился с Наполеоном. В те самые 100 дней, когда изгнанный французский император вновь попытался взять власть в свои руки. Наполеон был искренне восхищен достижениями Франсуа Шампольона. Он нашел время для личных встреч и обещал свою поддержку. Шампольон был сдержан и холоден. С двенадцати лет, вдохновленный деяниями египетских фараонов, он считал, что они куда ближе к богам, чем Наполеон.

Эта встреча дорого стоила Шампольону. Победившие роялисты обвинили его в государственной измене.

Уволенный из университета и сосланный как государственный преступник в ссылку, Франсуа Шампольон приступил, наконец, вплотную к делу своей жизни - к окончательной расшифровке иероглифов.

Он пошел своим путем. Не тем, по какому шли все его предшественники, влекомые жаждой разгадать тайны египетской письменности. Все они вслед за греческим ученым IV века Гораполлоном, авторитетом признанным и непререкаемым, считали, что иероглифы - это рисуночное символическое письмо. И в том была часть истины: простые символы и вправду лежали поначалу в основе текстов египтян. Волнистая линия обозначала воду, очертания дома - дом, знамя - Бога. Но шло время. Менялись иероглифы. И ключ Гораполлона устарел. Чтобы прочитать тексты египтян, нужен был новый ключ. Его-то и нашел Франсуа Шампольон.

Он решил, что иероглифические рисунки - это буквы, «не строго алфавитные, но, тем не менее, слоговые». Решив это для себя однажды, Шампольон раз и навсегда порвал с Гораполлоном. И открыл себе путь к триумфу.

В сентябре 1822 года ученый понял, что может прочесть имя фараона на черной плите из Розетты. Потом он поместил одно под другим обведенные в картуши имена правителей Египта Птолемея и Клеопатры.

Соответствующие знаки в них совпадали. Ключ к разгадке иероглифов был найден! Через несколько дней Франсуа Шампольон изложил основы своей системы дешифровки. И стал в одночасье известен всем, кто когда-либо обращал свои взоры к стране пирамид и храмов, пытаясь разгадать ее тайны.

В 1828 году с Шампольоном случилось чудо - он, кабинетный ученый, оказался в месте своей мечты. Там, где мысленно пребывал уже десятилетия.

«Я вот уже полгода нахожусь в самой гуще египетских памятников и поражен тем, что читаю на них более бегло, чем осмеливался воображать», - с восторгом пишет он брату.

Экспедиция Шампольона становится его триумфальным шествием. Местные жители приходят толпами, стремясь увидеть того, кто «может прочитать надписи на древних камнях».

А он делает открытие за открытием. Одного взгляда ему достаточно, чтобы разграничить по эпохам и классифицировать карьеры в каменоломнях Мемфиса. В Мит-Рахине он открывает два храма и мертвый город. В Телль-Амарне приходит к убеждению, что громадное сооружение, считавшееся хранилищем зерна, на самом деле было храмом.

Ночью, светлой лунной египетской ночью впервые видит Шампольон храм в Дендерах. «Я не буду пытаться описывать впечатление, которое произвел на нас портик большого храма. Можно рассказать о его размерах, но дать представление о нем невозможно. Это - идеальное сочетание грации и величия. Мы провели там в полном упоении два часа... Бродили мы по залам, пытаясь при свете луны разобрать высеченные на стенах надписи».

Шампольона изумляет величие благородных останков Карнака. «Ни один народ, ни древний, ни современный не возвысил искусства архитектуры до таких масштабов, до такой возвышенности и грандиозности, как древние египтяне; и воображение, которое в Европе взлетает выше наших портиков, останавливается и, обессилевшее, падает у подножия гипостильной колоннады Карнака из ста сорока колонн! В одном из его залов мог бы поместиться целиком собор Парижской Богоматери, и он еще не доставал бы до потолка и считался бы малым украшением в центре зала».

Он сделал из своей жизни то, что должен был сделать. И через два года после возвращения из страны пирамид оставил этот мир. Круг судьбы замкнулся. На парижском кладбище Пер-Лашез рядом с могилой Шампольона - надгробие Фурье. Того самого Жозефа Фурье, в чьем доме Франсуа впервые увидел таинственные знаки.

Теперь-то мы знаем, что мечты маленького французского мальчика хватило, чтобы распечатать уста древней мудрости и провести нас за руку в молчаливые святилища прошлого. Чтобы фараоны, жрецы и мастера вновь заговорили с нами, сквозь века, и указали нам Путь к нашему сердцу.

на журнал "Человек без границ"

Когда Жан Франсуа Шампольон расшифровал египетские иероглифы, ему было 32 года, 25 из которых ушло на изучение мертвых языков Востока. Родился он в 1790 году в небольшом городке Фижаке на юге Франции. В достоверности сведений, изображающих его как вундеркинда, у нас нет оснований сомневаться. О том, как он научился читать и писать, мы уже говорили. В 9 лет он в совершенстве владел греческим и латынью, в 11 - читал Библию в еврейском оригинале, который он сличал с латинской Вульгатой и ее арамейской предтечей, в 13 лет (в это время он уже учится в Гренобле и живет у своего старшего брата Жака, профессора греческой литературы) он принимается за изучение арабского, халдейского, а потом и коптского языков; в 15 берется за персидский и изучает сложнейшие тексты самой древней письменности: авестийские, пехлевийские, санскритские, а «для того, чтоб рассеяться, и китайские». В 17 лет он становится членом академии в Гренобле и в качестве вступительной лекции читает там предисловие к своей книге «Египет в царствование фараонов», написанной по греческим и библейским источникам.

Впервые он соприкоснулся с Египтом, когда ему было 7 лет. Брат, который намеревался принять участие в экспедиции Наполеона, но не имел необходимой протекции, рассказывал о Египте как о сказочной стране. Два года спустя в руки мальчику случайно попал «Египетский курьер» - как раз тот номер, где сообщалось о находке Розеттской плиты. Еще через два года он приходит посмотреть на египтологическую коллекцию префекта Исерского департамента Фурье, который был с Наполеоном в Египте и, кроме всего прочего, исполнял там обязанности секретаря Египетского института в Каире. Шампольон обратил на себя внимание ученого, когда Фурье в очередной раз инспектировал их школу; префект пригласил мальчика к себе и буквально обворожил своими коллекциями. «Что означает эта надпись? А на этом папирусе?» Фурье вертел головой. «Никто не может это прочесть». «А я прочту! Через несколько лет, когда вырасту!» Это не позднейшая выдумка, Фурье записал слова мальчика как курьез задолго до того, как Шампольон действительно расшифровал иероглифы.

Из Гренобля Шампольон уезжает в Париж, который он рассматривает лишь как «промежуточную станцию на пути в Египет». Господин де Саси удивлен его планами и восхищен его способностями. Юноша знает Египет и говорит по-арабски так, что коренные египтяне принимают его за соотечественника. Путешественник Сомини де Маненкур не верит, что он там никогда не был. Шампольон учится, живет в невероятной нищете, голодает и не принимает приглашений на ужин, так как у него лишь одна пара дырявых башмаков. Нужда и боязнь угодить в солдаты принуждают его в конце концов возвратиться в Гренобль - «увы, нищим, как поэт!».

Он получает место в школе, где еще учатся его однокашники, преподает им историю. При этом он работает над историей Египта (на основе греческих, римских и библейских источников) и коптским словарем («он день ото дня толстеет, - записывает Шампольон, дойдя до тысячной страницы, - а его создатель - наоборот»). Так как на жалованье ему не просуществовать, то он пишет еще пьесы для местных любителей. И как убежденный республиканец 1789 года сочиняет сатирические куплеты, высмеивающие монархию, они направлены против Наполеона, но после битвы при Ватерлоо их распевают, имея в виду Бурбонов. Когда же Наполеон на 100 дней возвратился с Елены, Шампольон поверил его обещаниям либерального правления без войн. Его даже представляют Бонапарту - брат Жана Франсуа ревностный сторонник старо-нового императора, - и тот в походе, цель которого - снова завоевать трон, находит время поговорить с ним о своих планах касательно Египта. Этой беседы, а также «антибурбонских» куплетов достаточно, чтобы завистливые коллеги из Академии отдали Шампольона под суд, который в пору, когда «приговоры сыпались как манна небесная», объявляет его изменником и обрекает на изгнание…

Шампольон возвращается в родной Фижак и находит в себе силы приготовиться к решительному наступлению на тайну иероглифов. В первую очередь он проштудировал все, что за последние две тысячи лет было написано об иероглифах в самом Египте. Оснащенный таким образом, но не скованный в своих действиях, он приступил к собственно изучению египетского письма и в отличие от других ученых начал с демотического, то есть народного, письма, которое он считал самым простым и одновременно наиболее древним, полагая, что сложное развивается из простого. Но тут он ошибался; применительно к египетскому письму дело обстояло как раз наоборот. Долгие месяцы продвигался он в строго намеченном направлении. Когда убеждался, что попал в тупик, начинал все сызнова. «Эта возможность испробована, исчерпана и отвергнута. Больше к ней незачем возвращаться. А это тоже имеет свое значение».

Египетские иероглифы. Имена - Птолемей и Клеопатра, - послужившие исходным пунктом при дешифровке Шампольона

Так Шампольон «испробовал, исчерпал и отверг» и Гораполлона, а заодно и ложные взгляды всего ученого мира. Из Плутарха узнал, что в демотическом письме насчитывается 25 знаков, и начал их искать. Но еще до этого он пришел к выводу, что они должны отображать звуки (то есть что египетское письмо не является рисуночным) и что это относится также к иероглифам. «Если б они были неспособны выражать звуки, на Розеттской плите не могло бы быть имен царей». И те из царских имен, «которые, судя по всему, должны были звучать так же, как в греческом», он принял за отправную точку.

Тем временем, действуя подобным же образом, то есть сопоставляя греческие и египетские имена царей, пришли к некоторым результатам и другие ученые: швед Окерблад, датчанин Цоега и француз де Саси. Дальше других продвинулся англичанин Томас Юнг - он установил значение пяти знаков! Кроме того, он открыл два особых знака, которые не являются письменами, но обозначают начало и конец имен собственных, ответив тем самым на вопрос, который поставил в тупик де Саси: почему в демотических текстах имена начинаются с одних и тех же «письмен»? Юнг подтвердил уже ранее высказывавшееся предположение, что в египетском письме, за исключением имен собственных, гласные опускаются. Однако ни один из этих ученых не был уверен в результатах своей работы, а Юнг в 1819 году даже отказался от своих положений.

На первом этапе Шампольон расшифровал некоторые знаки Розеттской плиты путем сравнения с текстом какого-то папируса. Этот первый шаг он сделал в августе 1808 года. Но лишь 14 лет спустя он смог представить ученому миру неопровержимые доказательства, они содержатся в «Письме господину Дасье относительно алфавита фонетических иероглифов», написанном в сентябре 1822 года, а позднее были приведены в лекции, прочитанной в парижской Академии. Ее содержание составляет объяснение метода расшифровки.

На Розеттской плите сохранилось в общей сложности 486 греческих слов и 1419 иероглифических знаков. Это значит, что на каждое слово приходится в среднем по три знака, то есть что иероглифические знаки не выражают законченных понятий, - иными словами, иероглифы не являются рисуночным письмом. Многие из этих 1419 знаков, кроме того, повторяются. Всего на плите оказалось 166 различных знаков. Следовательно, в иероглифическом письме знаки выражают не только звуки, но и целые слоги. Стало быть, египетское письмо - звуко-слоговое. Имена царей египтяне заключали в особую овальную рамку, картуш. На Розеттской плите и обелиске из Филэ имеется картуш, содержащий, как доказывает греческий текст, имя Ptolemaios (в египетской форме Ptolmees). Достаточно сравнить этот картуш с другим, содержащим имя Kleopatra. Первый, третий и четвертый знаки в имени Ptolemaios совпадают с пятым, четвертым и вторым знаками в имени Kleopatra. Итак, известно уже десять знаков, значение которых бесспорно. При их помощи можно прочесть и другие имена собственные: Alexander, Berenike, Caesar. Разгадываются следующие знаки. Становится возможным прочитать титулы и другие слова. Можно уже, следовательно, составить целую иероглифическую азбуку. В результате такого рода расшифровки устанавливается соотношение между иероглифическим письмом и демотическим, а также между ними двумя и еще более загадочным третьим, иератическим (жреческим), которое употреблялось лишь в храмовых книгах. После этого, разумеется, можно составить алфавит демотического и иератического письма. А греческие билингвы помогут перевести египетские тексты…

Шампольон все это проделал - колоссальный труд, который явился бы проблемой и для ученых, работающих с электронно-счетными устройствами. В 1828 году ему удалось увидеть собственными глазами землю на берегах Нила, о которой он мечтал с детства. Попал он туда в качестве руководителя экспедиции, имевшей в своем распоряжении два судна, хотя по-прежнему оставался «изменником», который так никогда и не получил амнистии. За полтора года Шампольон исследовал все основные памятники империи фараонов и первый правильно определил - по надписям и архитектурному стилю - давность многих из них. Но даже здоровый климат Египта не излечил его туберкулеза, которым он заболел в студенческие годы, живя в холодной квартире и терпя нужду в Париже. По возвращении этого самого знаменитого ученого своего времени, гордости Франции, не оказалось средств на лечение и усиленное питание. Он умер 4 марта 1832 года в возрасте 42 лет, оставив по себе не только славу ученого, расшифровавшего египетские иероглифы, и автора первой грамматики и словаря древнеегипетского языка, но и славу основоположника новой науки - египтологии.

«Заведомо проигранное» пари учителя Гротефенда

В отличие от египетских иероглифов старая ассиро-вавилонская клинопись была забыта уже в классической древности. Геродот, например, еще помещает в своем труде «перевод» иероглифической надписи на Великой пирамиде, содержавшей сведения о расходах на ее строительство, но из своего путешествия по Месопотамии он возвращается лишь с известием, что «существуют ассирийские письмена» (assyria gramata). Однако клинопись играла в древности гораздо более значительную роль, чем иероглифы.

Это был наиболее распространенный вид письма на Ближнем Востоке. Им пользовались от восточного побережья Эгейского и Средиземного морей до Персидского залива в течение трех тысячелетий - дольше, чем пользуются латинским письмом! Клинописью зафиксировано имя первого известного в мировой истории правителя: имя Ааннипадда, сына Месанниадда, царя первой урской династии, которая правила примерно в 3100–2930 годах до нашей эры и которая по вавилонским «Царским сводам» являлась третьей династией после всемирного потопа. Но характер этой надписи не оставляет сомнений в том, что ко времени ее возникновения клинопись прошла уже многовековой путь развития. Самые поздние из найденных до сих пор клинописных надписей восходят к временам последних персидских правителей из династии Ахеменидов, империю которых сокрушил в 330 году до нашей эры Александр Великий. Первые образцы клинописи, письма еще более загадочного, чем египетское, привез в Европу итальянский путешественник Пьетро делла Балле в первой половине XVII века. Хотя эти образцы не были точными копиями в нашем представлении, но в них содержалось слово, которое спустя 150 лет сделало возможным их расшифровку. Следующие тексты привез на рубеже XVII и XVIII веков немецкий врач Энгельберт Кемпфер, первым применивший термин «Шегае cuneatae», то есть «клинопись»; после него - французский художник Гийом Ж. Грело, спутник знаменитого путешественника Шардена, и голландец Корнелий де Брейн - сделанные им копии до сих пор поражают своей безукоризненностью. Столь же точные, но гораздо более обширные копии привез датский путешественник, немец по происхождению, Карстен Нибур (1733–1815). Все тексты были из Персеполя, резиденции персидского царя Дария III, дворец которого сжег Александр Великий «в состояний опьянения», как отмечает Диодор, «когда он терял власть над собой».

Сообщения Нибура, поступавшие в Западную Европу с 1780 года, вызвали большой интерес ученых и общественности. Что это за письмо? И вообще письмо ли это? Может, это лишь орнаменты? «Это выглядит так, будто по мокрому песку проскакали воробьи».

А если это письмо, то на каком языке из «вавилонского смешения языков» выполнены привезенные фрагменты? Филологи, ориенталисты и историки многих университетов изо всех сил старались решить эту проблему. Их внимание еще не отвлекал заново открытый Египет. Наибольших результатов достиг сам Нибур, у которого было преимущество ученого, ведущего исследование прямо на месте: он установил, что персепольские надписи неоднородны, в них различаются три вида клинописи и что один из этих видов явно звуковой - он насчитал в нем 42 знака (в действительности их всего 32). Немецкий востоковед Олуф Г. Тихсен (1734–1815) опознал в часто повторяющемся наклонном клинописном элементе разделительный знак между словами и пришел к выводу, что за этими тремя видами клинописи должны стоять три языка. Датский епископ и филолог Фридрих Х.К. Мюнтер даже установил в своем «Исследовании персепольских надписей» (1800) время их возникновения. На основании обстоятельств, при которых были сделаны находки, он пришел к заключению, что они относятся ко временам династии Ахеменидов, то есть самое позднее ко второй трети IV века до нашей эры.

И это все, что к 1802 году было известно о клинописи. В правильности этих выводов мы убедились много позднее, тогда же они терялись во множестве ошибок и неверных предположений. При этом зачастую выражалось недоверие даже к тому немногому, что было известно.

Развитие клинописного письма (по Пёбелю). Первый знак слева от последнего справа отделяют 1500- 2000лет

Вот при таких обстоятельствах геттингенский учитель Георг Фридрих Гротефенд и побился об заклад со своим другом Фиорилло, секретарем геттингенской библиотеки, что расшифрует это письмо. Да настолько, что его можно будет читать! Правда, при условии, что он получит в свое распоряжение хоть какие-нибудь тексты.

Не прошло и полугода, как свершилось невозможное - Гротефенд действительно прочитал клинопись. Это невероятно, но двадцатисемилетний человек, единственным развлечением которого были ребусы, а жизненные идеалы сводились к зауряднейшей карьере школьного учителя, увенчавшейся впоследствии местом директора лицея в Ганновере, действительно не помышлял ни о чем, кроме как выиграть «заведомо проигранное» пари. Вот чем располагал Гротефенд (вернее, чем он не располагал).

Во-первых, он даже не знал, на каком языке эти надписи, поскольку в Месопотамии за последние две-три тысячи лет сменили друг друга многие народы и языки.

Во-вторых, он и понятия не имел о характере этого письма: звуковое ли оно, слоговое или отдельные знаки его выражают целые слова.

В-третьих, ему не было известно, ни в каком направлении читается это письмо, ни в каком положении должен находиться при чтении текст.

В-четвертых, в его распоряжении не было ни одной надписи в оригинале: он имел лишь не всегда точные копии с записей Нибура и Пьетро делла Балле, которые по условиям пари достал для него Фиорилло.

В-пятых, в отличие от Шампольона он не знал ни одного восточного языка, ибо был филологом-германистом.

И, наконец, для клинописных текстов - по крайней мере на той стадии изучения - не существовало своей Розеттской плиты, своей билингвы.

Но наряду с этими минусами у него были также и плюсы: привычка работать методически, интерес к письму в 1799 году, вскоре после окончания Геттингенского университета, Гротефенд издал книгу «О пасиграфии, или универсальном письме» - и, наконец, желание выиграть пари.

Таким образом, это был человек совсем другого толка, чем Шампольон, в то время еще одиннадцатилетний школьник, и перед ним стояла совершенно иная, хотя и не менее трудная, задача, а потому и действовал он совершенно иным образом.

Сначала он выяснил технологию неизвестного письма. Клинописные знаки должны были наноситься каким-то острым инструментом: вертикальные линии проводились сверху вниз, горизонтальные - слева направо, на что указывало постепенное ослабление нажима. Строки, по-видимому, шли горизонтально и начинались слева, как и при нашем способе письма, ибо в противном случае писец смазывал бы уже написанное. И читали это письмо, очевидно, в том же направлении, в каком оно и писалось. Все это были принципиальные открытия, теперь сами собою разумеющиеся, но для того времени явившиеся своего рода колумбовым яйцом.

Затем он проверил и признал справедливым предположение Нибура о том, что это письмо «алфавитное», поскольку знаков в нем было относительно мало. Принял он и гипотезу Тихсена насчет того, что повторяющийся наклонный элемент представляет собой разделительный знак между словами. И только после этого Гротефенд приступил к дешифровке, решив, за неимением другого выхода, исходить не из филологии, а из логики; сравнивая между собою знаки, определять возможные их значения.

Это были надписи, ничем не отличавшиеся друг от друга, но ведь в надписях некоторые слова часто повторяются: «Это здание построил…», «Здесь покоится…» В надписях, сделанных по велению правителей - по обстоятельствам находки он заключил, что они принадлежат именно правителям, - обычно стояло в начале имя и титул: «Мы, божией милостью, X, царь» и т. д. Если это предположение верно, говорил он себе, то вполне вероятно, что какая-либо из этих надписей принадлежит персидскому царю, потому что Персеполь был резиденцией и персидских царей. Их имена нам известны, правда в греческой версии, но она не может значительно отличаться от исходной. Лишь позднее выяснилось, что греческое Dareios по-персидски звучало Darajavaus, греческое Xerxes - Hsyarasa. Известны и их титулы: царь, великий царь. Мы знаем также, что обычно подле своего имени они ставили имя своего отца. Тогда можно испробовать такую формулу: «Царь Б, сын царя А. Царь В, сын царя Б».

Потом начались поиски. Нет нужды останавливаться на том, как он нашел эту формулу, сколько терпения и усидчивости понадобилось для этого. Это нетрудно представить. Скажем только, что он ее нашел. Правда, в текстах она встречалась в несколько ином виде: «Царь Б, сын А. Царь В, сын царя Б». Это означает, что царь Б не был царского происхождения, поскольку подле имени его отца (А) нет царского титула. Как объяснить появление у некоторых персидских царей подобных преемников? Какие это были цари? Он обратился за помощью к античным и современным историкам… впрочем, предоставим ему самому рассказать нам о ходе своих рассуждений.

«Это не могли быть Кир и Камбиз, поскольку имена в надписях начинаются с разных знаков. Не могли быть это и Кир с Артаксерксом, потому что первое имя по отношению к количеству знаков в надписи слишком кратко, а второе слишком длинно. Оставалось предположить, что это имена Дария и Ксеркса, которые настолько соответствовали характеру надписи, что не приходилось сомневаться в правильности моей догадки. Об этом говорило и то, что в надписи сына приводился царский титул, тогда как в надписи отца такого титула не было…»

Прочтение имен Дария, Ксеркса и Гастаспа в Персепольских надписях, предложенное Гротефендом, и их прочтение в наши дни

Так Гротефенд раскрыл 12 знаков или, точнее говоря, 10, решив уравнение со всеми неизвестными!

После этого можно было ожидать, что доселе безвестный учитель привлечет к себе внимание всего мира, что ему будут оказаны самые высокие академические почести, что склонные к сенсации толпы будут приветствовать его восторженными рукоплесканиями - ведь эти десять знаков были ключом к древнеперсидскому языку, ключом ко всем месопотамским клинописям и языкам…

Но ничего подобного не произошло. Не могло же быть дозволено сыну бедного сапожника, не бывшему членом Академии, предстать перед почтенным ученым синклитом знаменитого геттингенского Научного общества. Впрочем, Научное общество было не прочь заслушать доклад о его открытиях. И тогда его прочитал профессор Тихсен, прочитал в три приема - так мало ученые мужи интересовались результатами труда этого «дилетанта» - 4 сентября, 2 октября и 13 ноября 1802 года. Тихсен позаботился также об издании тезисов «К вопросу о расшифровке персепольских клинописных текстов» Гротефенда.

Однако издать полный текст этой работы Геттингенский университет отказался под предлогом, что автор не является востоковедом. Какое счастье, что от этих господ не зависела судьба электрической лампочки или сыворотки против бешенства, ведь Эдисон тоже не был инженером-электриком, а Пастер - врачом! Лишь через три года нашелся издатель, который выпустил в свет сочинение Гротефенда в качествеприложения к «Идеям о политике, средствах передвижения и торговле крупнейших народов древнего мира» Геерена.

Гротефенд прожил достаточно долго (1775–1853), чтобы дождаться сенсационного известия, которое в 1846 году под саженными заголовками распространила печать всего мира: клинописные тексты прочитал англичанин Г. К. Роулинсон.

Как наполеоновские войны повлияли на развитие египтологии и была разгадана одна из самых важных загадок древней истории, читайте в рубрике «История науки».

27 сентября 1822 года считается датой рождения науки, которую впоследствии назвали египтологией. В этот день в Париже Жан-Франсуа Шампольон - молодой профессор и член-корреспондент Академии надписей и изящной словесности (тогдашнее ученое собрание, объединявшее гуманитариев, занимающихся историей, археологией и языкознанием) сделал в академии доклад, в котором заявил о том, что ему удалось прочитать иероглифы, выбитые на знаменитом Розеттском камне.

Египтолог окончательно понял, как устроены египетские иероглифы, всего неделей раньше, 14 сентября. Утром того дня он получил от приятеля письмо с изображением иероглифической надписи, найденной в Абу-Симбеле. Сопоставив то, что ему удалось выяснить о надписях, выбитых на Розеттском камне, он понял, что иероглифы можно читать. И главное, что понял, как.

Розеттский камень

Hans Hillewaert/Wikimedia Commons

Напомним, что Розетский камень представляет собой монолитную плиту из черного базальта, на которой египетские жрецы выбили три идентичных по смыслу текста, но разными письменами – один был древнегреческим, два других написаны иероглифическим письмом и так называемым демотическим, - упрощенным вариантом иероглифического письма. Плиту случайно нашли близ городка Розетта (ныне Рашид) солдаты Наполеона во время Египетского похода в 1799 году. И если демотическое письмо еще можно было когда-нибудь расшифровать, то насчет иероглифического текста такой надежды ни у кого не было – считалось, что египетские иероглифы есть знаки-символы, смысл которых давно утерян и, стало быть, их нельзя будет прочитать никогда.

Шампольон считал иначе. С раннего детства он проявлял экстраординарные способности к языкам, а поскольку старший брат его, Жак-Жозеф, увлекался историей древнего Египта и его письменностью, это увлечение перешло и к младшему брату.

Портрет Шампольона работы Леона Конье

О находке Розетского камня Жан-Франсуа узнал тогда же, когда он был обнаружен. Как ученый вспоминал, он прочитал о находке в журнале еще в девятилетнем возрасте. И уже тогда, услышав, что расшифровка его иероглифов невозможна, во всеуслышание объявил в школе, что обязательно прочтет их. По-настоящему же заниматься артефактом он начал лет на десять позже – во всяком случае, именно тогда он начинает обсуждать Розетский камень в переписке с братом.

Начало взрослой жизни Шампольона протекало довольно бурно, поскольку это было время наполеоновских войн и последующей Реставрации. Шампольон был, как и его брат, убежденным бонапартистом, поэтому испытал и успехи, и лишения – после свержения Бонапарта его лишили профессорской должности и сослали в Гренобль без средств к существованию. Однако, что бы с ним ни случалось, Жан-Франсуа всегда было поглощен изучением египетских иероглифов.

Первое, что удалось выяснить в ходе анализа надписей на Розетском камне, это то, что некоторые знаки демотического письма напоминают символы коптского алфавита. Затем он доказал, что эти совпадения не случайны. Однако иероглифы еще долго время не поддавались исследователю. Сначала он ошибочно полагал, что они обозначают слова, а не буквы, но это был путь в тупик. Впоследствии Шампольон понял, что египетское иероглифическое письмо есть смесь знаков-символов и знаков-букв.

14 сентября, когда Шампольон сделал свое открытие, он увидел в присланных ему зарисовках иероглифы в картуше, то есть обведенные продолговатым контуром с горизонтальной чертой внизу. А картушем в Древнем Египте, как это было уже установлено, египтяне обводили имя фараона.

Картуш в храме Гора (Эдфу). Внутри картуша - имя «Клеопатра»

Ad Meskens/Wikimedia Commons

Первым Шампольон вычислил имя фараона Рамзеса. Слово в картуше начиналось изображением сСолнца, которое он счел буквой «р», поскольку по-коптски слово «солнце» звучит как «рэ». Кончалось слово изображением, расшифрованным ранее и отображающим звук mms. Исследователь вспомнил о надписи и в другом картуше, розеттском. Начав рассматривать его, Шампольон увидел, что иероглиф mms там находится тоже в конце слова, а начиналось оно с неразгаданного изображения ибиса. Но ибис по-коптски звучит как «тот». И это значит, что имя фараона здесь Тутмос.

За краткое время, остававшееся до доклада в Академии надписей, Шампольон успел проанализировать и остальные иероглифы Розетского камня, благо он знал чуть их ли не наизусть. В конечном итоге он установил, что большинство иероглифов в большей части состоят из почти алфавитных знаков.

Последующие годы Шампольон как мог, старался прочесть все имеющиеся древнеегипетские надписи. В поисках новых иероглифических текстов он посетил Италию, где, в частности, обнаружил в одной из коллекций надпись, подобную Розетской – с греческим, демотическим и иероглифическим текстами. В этой надписи он смог прочесть два имени – Клеопатры и Цезариона, ее сына от Юлия Цезаря.

Он стал без преуеличения знаменитостью, везде его встречали с почетом, улица в родном городе Шампольона Фижаке была переименована в его честь. У него было все – кроме здоровья. В сорокалетнем возрасте знаменитый исследователь скончался от целого букета болезней.

Проникновению в историю Древнего Египта долгое время препятствовал барьер египетской письменности. Ученые с давних пор пытались прочесть египетские иероглифы. Однако все попытки одолеть «египетскую грамоту» оставались тщетными. В конце концов к началу XIX столетия все работа по дешифровке египетских иероглифов зашла в тупик.

Но был человек, который придерживался иного мнения: Жан Франсуа Шампольон (1790–1832). Знакомясь с его биографией, трудно отделаться от ощущения, что этот гениальный французский лингвист приходил в наш мир лишь для того, чтобы дать науке ключ к расшифровке египетских иероглифов. Судите сами: в пять лет Шампольон без посторонней помощи научился читать и писать, к девяти годам он самостоятельно освоил латынь и греческий, в одиннадцать лет читал Библию на древнееврейском языке, в тринадцать лет начал изучать арабский, сирийский, халдейский и коптский языки, в пятнадцать лет стал заниматься персидским языком и санскритом, а «для развлечения» (так он написал в письме к брату) – китайским. При всем при том в школе он учился плохо!

Египтом Шампольон начал интересоваться еще в возрасте семи лет. Однажды ему в руки попала газета, из которой он узнал, что в марте 1799 года некий солдат из экспедиционного корпуса Наполеона нашел близ Розетты – небольшой египетской деревни в дельте Нила – «плоский базальтовый камень величиной с доску письменного стола, на котором были высечены две египетские и одна греческая надпись». Камень переправили в Каир, где один из наполеоновских генералов, страстный любитель‑эллинист, прочел греческую надпись на камне: в ней египетские жрецы благодарили фараона Птолемея I Епифана за оказанные им на девятом году его царствования (196 г. до н. э.) благодеяния храмам. Чтобы прославить царя, жрецы решили воздвигнуть его статуи во всех святилищах страны. В заключении они сообщали, что в память об этом событии на мемориальном камне высечена надпись «священными, туземными и эллинскими буквами». Анонимный автор газетной заметки завершал свою публикацию предположением о том, что теперь «при помощи сопоставления с греческими словами можно расшифровать египетский текст».

Розеттский камень стал ключом к разгадке египетского иероглифического и демотического письма. Однако до «эпохи Шампольона» лишь очень немногим ученым удалось продвинуться в расшифровке высеченных на нем текстов. Эту неразрешимую, как тогда казалось, задачу смог разрешить только гений Шампольона.

Путь ученого к желанной цели не был прямым. Несмотря на фундаментальную научную подготовку и потрясающую интуицию, Шампольону пришлось то и дело утыкаться в тупики, идти неверным путем, поворачивать назад и снова пробиваться к истине. Конечно, большую роль сыграло то, что Шампольон владел доброй дюжиной древних языков, а благодаря знанию коптского он мог более чем кто‑либо иной приблизиться к пониманию самого духа языка древних египтян.

В 1820 году Шампольон правильно определяет последовательность видов египетского письма (иероглифика – иератика – демотика). К этому времени было уже точно установлено, что в самом позднем виде письма – демотическом – имеются знаки‑буквы. На этой основе Шампольон приходит к убеждению, что звуковые знаки следует искать и среди самого раннего вида письма – иероглифики. Он исследует на Розеттском камне царское имя «Птолемей» и выделяет в нем 7 иероглифов‑букв. Изучая копию иероглифической надписи на обелиске, происходящем из храма Исиды на острове Филэ, он прочитывает имя царицы Клеопатры. В результате Шампольон определил звуковое значение еще пяти иероглифов, а после прочтения имен других греко‑македонских и римских правителей Египта увеличил иероглифический алфавит до девятнадцати знаков.

Оставалось ответить на важный вопрос: может быть, иероглифами‑буквами передавались лишь чужеземные имена, в частности, имена правителей Египта из династии Птолемеев, а настоящие египетские слова писались незвуковым способом? Ответ на этот вопрос был найден 14 сентября 1822 года: в этот день Шампольону удалось прочитать на копии иероглифической надписи из храма в Абу‑Симбеле имя «Рамсес». Затем было прочитано имя другого фараона – «Тутмос». Таким образом, Шампольон доказал, что уже в глубокой древности египтяне наряду с символическими иероглифическими знаками употребляли алфавитные знаки.

27 сентября 1822 года Шампольон выступил перед членами Академии надписей и изящной словесности с докладом о ходе расшифровки египетской письменности. Он рассказал о методе своего исследования и сделал заключение, что у египтян была полуалфавитная система письма, так как они, подобно некоторым другим народам Востока, не употребляли на письме гласных. А в 1824 году Шампольон опубликовал свою главную работу «Очерк иероглифической системы древних египтян». Она стала краеугольным камнем современной египтологии.

Шампольон открыл систему египетской письменности, установив, что ее основой являлся звуковой принцип. Он расшифровал большую часть иероглифов, установил соотношение между иероглифическим и иератическим письмом и их обоих с демотическим, прочел и перевел первые египетские тексты, составил словарь и грамматику древнеегипетского языка. Фактически он воскресил этот мертвый язык!

В июле 1828 года произошло поистине историческое событие: в Египет впервые приехал человек, знающий язык древних египтян. После многих лет кабинетных трудов Шампольону теперь на практике предстояло удостовериться в правильности своих выводов.

Высадившись в Александрии, Шампольон первым делом «поцеловал Египетскую землю, впервые ступив на нее после многолетнего нетерпеливого ожидания». Затем он отправился в Розетту и отыскал место, где был найден Розеттский камень, чтобы поблагодарить египетских жрецов за ту надпись 196 года до н. э., которая сыграла исключительно важную роль в расшифровке иероглифов. Отсюда ученый по Нилу добрался до Каира, где, наконец, увидел знаменитые пирамиды. «Контраст между величиной постройки и простотой формы, между колоссальностью материала и слабостью человека, руками которого возведены эти гигантские творения, не поддается описанию, – писал Шампольон. – При мысли об их возрасте можно вслед за поэтом сказать: „Их неистребимая масса утомила время”». В Саккарском некрополе ученый сделал весьма значительное открытие: его сотрудник выкопал возле одной из полуразвалившихся пирамид камень с иероглифической надписью, и Шампольон прочел на нем царское имя и отождествил его с именем последнего фараона I династии Униса (Онноса), которое было известно из сочинения античного историка Манефона. Прошло полстолетия, прежде чем подтвердилась правильность этого вывода Шампольона.

Впрочем, подробно Шампольон пирамидами не занимался: он искал надписи. Посетив развалины Мемфиса, он отправился вниз по Нилу. В Телль‑эль‑Амарне он обнаружил и исследовал остатки храма (позднее на этом месте был открыт город Ахетатон), а в Дендере увидел первый сохранившийся египетский храм.

Этот один из самых больших египетских храмов начали строить еще фараоны XII династии, могущественнейшие правители Нового царства: Тутмос III и Рамсес II Великий. «Даже не буду пытаться описать глубокое впечатление, которое произвел на нас этот большой храм, и в особенности его портик, – писал Шампольон. – Конечно, мы могли бы привести его размеры, но описать его так, чтобы у читающего сложилось правильное представление о нем, попросту невозможно… Мы пробыли там два часа, находясь в большом возбуждении, обошли залы, и при бледном свете луны я пытался прочесть высеченные на стенах надписи».

До сих пор бытовала уверенность, что храм в Дендере был посвящен богине Исиде, однако Шампольон убедился, что это храм Хатор, богини любви. Более того – он вовсе не древний. Свой настоящий вид он приобрел лишь при Птолемеях, а окончательно был достроен римлянами.

Из Дендеры Шампольон направился в Луксор, где исследовал храм Амона в Карнаке и определил отдельные этапы его длительного строительства. Его внимание привлек гигантский обелиск, покрытый иероглифами. Кто велел воздвигнуть его? Заключенные в рамку‑картуш иероглифы ответили на этот вопрос: Хатшепсут, легендарная царица, более двадцати лет правившая Египтом. «Эти обелиски из твердого гранита с южных каменоломен, – читал Шампольон текст, выбитый на поверхности камня. – Их вершины из чистого золота, самого лучшего, что можно найти во всех чужих странах. Их можно увидеть у реки издалека; свет их лучей наполняет обе стороны, и когда солнце стоит между ними, поистине кажется, что оно поднимается к краю (?) неба… Чтобы позолотить их, я выдала золото, которое измеряли шеффелями, словно это были мешки зерна… Потому что я знала, что Карнак – это небесная граница мира».

Шампольон был глубоко потрясен. Он писал своим друзьям в далекую Францию: «Я, наконец, попал во дворец или, скорее, в город дворцов – Карнак. Там я увидел всю роскошь, в которой жили фараоны, все, что люди смогли выдумать и создать в гигантских размерах… Ни один народ мира, ни древний и ни современный, не понял искусства архитектуры и не осуществил его в таком грандиозном масштабе, как это сделали древние египтяне. Порой кажется, что древние египтяне мыслили масштабами людей ростом в сто футов!»

Шампольон переправился на западный берег Нила, посетил гробницы в Долине царей и развалины храма Хатшепсут в Дейр‑эль‑Бахри. «Все, что я видел, приводило меня в восторг, – писал Шампольон. – Хотя все эти постройки на левом берегу бледнеют в сравнении с гигантскими каменными чудесами, окружавшими меня на правом».

Затем ученый продолжил путь на юг, к порогам Нила, побывал в Элефантине и Асуане, посетил храм Исиды на острове Филэ. И всюду он копировал надписи, переводил их и истолковывал, делал зарисовки, сравнивал архитектурные стили и устанавливал различия между ними, определял, к какой эпохе относятся те или иные находки. Он делал открытие за открытием. «Могу со всей ответственностью заявить, – писал Шампольон, – что наши знания о Древнем Египте, особенно о его религии и искусстве, значительно обогатятся, как только будут опубликованы результаты моей экспедиции».

Шампольон провел в Египте полтора года и за это время прошел страну из края в край. Ученый не щадил себя, несколько раз получал солнечный удар, дважды его без сознания выносили из подземных гробниц. При таких нагрузках даже целебный египетский климат не мог вылечить его от туберкулеза. И когда в декабре 1829 года Шампольон вернулся домой, дни его были сочтены. Он успел еще обработать результаты экспедиции. Однако до издания своих последних трудов – «Египетской грамматики» (1836) и «Египетского словаря в иероглифическом написании» (1841) – ученый не дожил. Он умер 4 марта 1832 года от апоплексического удара.